Ребенок беззащитен перед родителями, учителями, потому что он им доверяет и изначально верит в их искренность и благие намерения. Ребенок идеализирует и одухотворяет образ родителей, он хочет быть рядом с ними и хочет быть таким, как они.

"Поначалу дети любят своих родителей, со временем, однако, они начинают их судить и редко, очень редко прощают." Оскар Уайльд

Воспитание сводится к активному непрерывному созданию неверных идей, заблуждений, извращений, ложных ответов по отношению ко всему, что связано с реальностью, с жизнью, с взаимоотношениями между людьми, с осознанием себя, своей роли и своей цели. Это преднамеренное, ежедневное, ежеминутное "отупление" духовного существа. Это планомерные действия, направленные на лишение человека его духовного потенциала и духовных сил. Это уникальная возможность лишить существо, воспользовавшись его доверием и неопытностью его индивидуальности, убедить его в собственной ничтожности и сделать его ничем.

Воспитание преследует четыре основные цели:

1.добиться от существа нежелания присутствовать в данном месте и в данное время.

2.превышая градиент переносимого, добиться отказа существа принимать действительность такой, какая она есть и в результате этого жестко зафиксировать его на неконфронтируемой области, втянуть в навязчивое противостояние с ней.

3.создавая ситуацию "недостижимого совершенства", убедить существо в собственной несостоятельности и неполноценности.

4.игнорируя, не подтверждая и не признавая заявления и действия существа, разрушить смысл его жизни и бытия.

Методы, позволяющие достигнуть вышеперечисленных состояний, составляют ядро уничижительных приемов, приводящих духовное существо к падению и небытию. Воспитание опустошает душу, запутывает разум, уничтожает тело и жестко фиксирует существо в узкой полоске ограниченного пространства.

В "воспитательных" целях применяется постепенно нагнетаемое давление на психику ребенка, подкрепляющееся телесными наказаниями. Боль – один из способов доминирования родителей над ребенком. Это подтверждение их власти над ребенком. "Я тебя породил, я и убью." Боль тяжелее воспринимается после предварительного ожидания ее. Ожидание боли - это угроза дальнейшего насилия. Отложенное насилие, ожидание наказания за совершенное действие – инструмент дальнейшего контроля над поведением человека. Страх перед наказанием сохраняется даже тогда, когда ребенок вырос, стал взрослым, и само наказание стало неактуальным. Интеллектуальный разум трансформирует детский страх, уже лишенный реальности, во взрослый вариант. Этот процесс продолжительного ожидания заставляет взрослого жить в постоянном подсознательном страхе.

"Придем домой, я тебе покажу", "только попробуй сделать это, узнаешь, что будет", "я с тобой потом поговорю", "ты очень пожалеешь, если это сделаешь", "получишь двойку - отлуплю", "порвешь штаны - накажу" и т. п. — чем больше фраз, предполагающих наказание в будущем, употребляют взрослые, тем сильнее ребенок фиксируется в состоянии страха, "остановленности." Внимание ребенка концентрируется на предполагаемом наказании. Ребенок начинает бояться своих собственных фантазий. Реальность и созданные ребенком иллюзии причудливо переплетаются, как корни старых деревьев. Страх стирает границы между умственными конструкциями и физическим миром.

" В этой комнате все по старому.

Аквариум с рыбкою – все убранство.

И рыбка плавает, глядя в стороны,

Чтоб увеличить свое пространство".


Физическая реальность не изменилась, однако погрузившись в "аквариум" своих страхов, человек начинает смотреть на мир через их толстое стекло, которое искажает его восприятие мира. Находясь внутри "аквариума", человек не замечает этого искажения. Возможности человека ограничиваются пространством"аквариума." Находясь внутри "аквариума", освоить, изменить внешнее пространство невозможно. Действия, которые направлены "наружу", оказываются неэффективными.

Нельзя взять яблоко, которое лежит за стеклом, даже если стекло прозрачно и невидимо. Рука наталкивается на преграду. Человек не понимает, что мешает ему иметь желаемое. Невидимое противодействие приписывается "потусторонним", "высшим силам", человек теряет уверенность, ощущает свою беспомощность перед "неведомым", начинает еще больше бояться, тем самым, делая стекло своего "аквариума" еще более толстым и прочным.

Человек погружается в хаос и смятение. Он не может отделить истинное от ложного. Человек тонет в собственных сомнениях и беспомощности. Он никак не может понять, что, борясь с воображаемыми призраками, он борется сам с собой. Это бессмысленное противостояние выхолащивает способность человека принимать решения и совершать самоопределенные поступки. Человек сам ставит преграды на своем пути и сам же героически их преодолевает. Современные дон кихоты продолжают сражаться с ветряными мельницами. Нельзя уничтожить то, что не существует. Нельзя выиграть, играя с самим собой. Однажды попав в ловушку страха, человек обречен кружиться на одном месте, как щенок в погоне за своим хвостом.

Даже став взрослым, человек будет требовать от окружающих "разрешение" на собственные действия и подтверждение их правильности. Ему нужны будут союзники в борьбе с собственными иллюзиями. Иллюзорный страх – "камень преткновения", который мешает человеку взять ответственность за свою жизнь, лишает его возможности самому распоряжаться своей судьбой. Человеку легче выполнять чужие приказы и распоряжения, чем самому принимать решения.

Лирическое отступление

"Олю можно?" "А ты кто? А зачем она тебе нужна?" - мама, как рассерженная квочка, набрасывается на соседского мальчика и закрывает меня своим телом. Он удивленно и растерянно прячется за дверь. — "Мы договорились погулять." Положение спасает соседка, выходящая из соседней квартиры. — "Что, не признала моего, вырос за лето." Мама с досадой отступает назад. Мне стыдно за нее. Она постоянно твердит, что я должна "принести в подоле." Видимо сейчас она исполняла "материнский долг" и спасала мою честь. Мне неловко и уже совсем не хочется гулять. Я натянуто улыбаюсь и говорю, что выйду попозже.

"Что, опять женихаться пошла" — мама пристально смотрит мне в глаза. "Смотри мне, если что, на порог не пущу." Ее слова свистят словно плеть, рассекая радость и проникая вглубь моего сердца. Я съеживаюсь и стараюсь на нее не смотреть. Она почему-то не знает, что мальчики такие же люди, что с ними можно иметь общие дела, дружить и весело смеяться. Я мечтаю пойти с кем-нибудь из них в кино или погулять в парке.

"Мам, мы с ребятами идем в кафе" — счастливо сообщаю я. "Нет, я сказала, нет" — веско и безапелляционно бросает через плечо мама. "Почему?" — я почти плачу. "Потому что я сказала, нет" — мама не утруждает себя объяснениями. Я не могу ее ослушаться, мне приходится подчиниться.

Я не понимаю, почему я должна ходить всегда одна? Мне горько, мама меня как будто постоянно попрекают тем, что я девочка. Она постоянно твердит, что хотела сына. Мама почему-то уверена, что все девочки шлюхи и дуры. Она видит вокруг меня одну только грязь, нечистоплотность и разврат. Я понуро плетусь, сдерживая от обиды слезы. Чем я хуже мальчика?

Я никогда не хожу на дискотеки, мне нечего одеть. Мама специально не покупает мне одежду, чтобы на меня никто не обращал внимания. "Гуляю" я по магазинам, слоняясь от прилавка к прилавку. Здесь всегда много народу и можно затеряться в гулкой толпе. До тебя никому нет дела.

Мама "бережет" меня и высмеивает мои первые платонические привязанности. Я даже не пытаюсь сопротивляться и спорить. Наладить отношения мне не удается ни с кем. Когда со мной знакомятся молодые люди, я теряюсь, моя речь становится "косноязычной", щеки – бордовыми, мне хочется убежать. Мама умильно называет меня "скромной девочкой." Ужас предполагаемой близости с мужчиной сковывает мой ум. Все мужчины должны хотеть "залезть ко мне под юбку", а я должна всем говорить "нет." Мне удивительно, как женщины вообще разговаривают с мужчинами.

После школы, я уезжаю учиться в другой город. Случайно мне удается выйти замуж. Я сама не понимаю, как это происходит.

Наверное, я люблю своего мужа, только не знаю, что с ним мне надо делать, и что значит "строить свою семью."

Моя мама подвергает тщательному "анатомическому" разбору моего избранника. Она с вдохновением указывает мне на его "низкое" происхождение, слабое здоровье, его профессиональную "бесперспективность." Она говорит, что я "могла бы распорядиться своей судьбой получше." Она не понимает, что любой мужчина в моей жизни – редкая удача. Мама безапелляционно выносит вердикт нашему счастью.

После рождения нашего ребенка, мы незаметно расстаемся. Теперь мама считает, что я должна посвятить себя сыну и следит за тем, чтобы все вечера я проводила дома.

Я часто мечтаю о том, что когда-нибудь я встречу "своего" мужчину, он понравится маме, и она будет довольна.

*****

Запугивание, наказание за малейшую оплошность, особенно в момент полной безмятежности и благополучия, приводят к имплозии (взрыву наоборот – схлопыванию, интроверсии).

Лирическое отступление

У меня все "расплывается" перед глазами. Я неуклюже карабкаюсь по высоким ступеням крыльца. Мне кажется, что я делаю это очень быстро. Я забиваюсь под кровать. Здесь темно и меня не видно. Я дрожу всем телом, и, некрасиво открывая рот, пытаюсь заглотнуть пыльный воздух. Он с рыданиями выталкивается обратно. Грудная клетка совершает странные, неритмичные движения. Я почти задыхаюсь. Я никогда отсюда не вылезу. Я чувствую, что я для всех в этом большом доме – чужая. Здесь нет ничего моего. Я – гость. Я – никому не нужна.

"Танюша – хочешь шелковицы?" — бабушка, заговорщитски протягивает мне кружку с крупными черными ягодами. — "Это я для тебя купила." Я с удовольствием засовываю их в рот. Я знаю, что я – любимая внучка. Я не совсем понимаю, что значит "любимая", но знаю, что это хорошо и что любят только одного.

Я важно выхожу во двор и начинаю неспешно прогуливаться, солидно поедая шелковицу. Все: тетя с годовалым Славкой на руках, мой папа, его брат – мой дядя и дедушка внимательно наблюдают за мной. Я чувствую себя в центре внимания и очень этим довольна. Славка вертится на руках у своей мамы и всем своим видом показывает, как он тоже хочет черные сочные ягоды. "Таня, или дай Славе, или иди, ешь в другом месте" — сдерживая бессильное негодование, холодно говорит дядя. Я вполне насладилась своим триумфом, и, сосредоточенно ковыряясь в кружке, направляюсь к дому. Я не намерена делиться со Славкой. Когда его полюбят, ему тоже что-нибудь дадут. А сейчас любят меня. Я "любимая" внучка.

"Отдай, дрянь такая" — от резкого окрика у меня перехватывает дыхание. Гневно сверкая глазами и всем своим видом показывая, как ему за меня стыдно, отец пытается вырвать у меня кружку. Я цепляюсь за нее двумя руками. Тогда, одной рукой хватая меня за руку, другой отец с силой хлопает меня по попе. Удар поднимает меня в воздух, и я улетела бы далеко вперед, если бы он не держал меня. Затем зло и нарочито больно, отец выворачивает мне руку и заставляет разжать пальцы.

Извиняясь и как-то суетливо дергая плечами, он ставит перед Славкой мою кружку и украдкой смотрит на брата. Тот одобрительно хмыкает и окидывает меня торжествующим взглядом. Отец с чувством выполненного долга поворачивается ко мне и испепеляет невидящим взглядом — "Марш отсюда" — цедит он, обращаясь ко мне, как в пустоту.

Дедушка стыдливо опускает глаза и как китайский болванчик кивает головой "ничего, ничего." Я слышу победное Славкино чавканье. Его мама выбирает ему ягоды покрупнее. Бабушка участливо смотрит на меня из кухни, и нежно воркует — "Сережа, зачем же так."

Воздух вокруг меня завязывается узлом. Все становится серым и безликим. Как будто я смотрю на мир через грязное бутылочное стекло. Меня окружают чужие люди. Я – случайно забредший сюда гость. Я – чужая. Я страшно кричу. От собственного крика у меня "закладывает" уши. Я срываюсь с места и "взлетаю" на крыльцо. Я хочу спрятаться. Я не могу здесь больше оставаться. Я чувствую спиной удивленные взгляды, уверенных в своей правоте людей. "Четыре года, а уже такой характер. Разбаловали вы ее с отцом, мама"…

*****

Во время крушения внутреннего мира ребенка может произойти "включение" злонамерения. Ярость, разочарование, непонимание, ненависть заполнят душу ребенка. Он захлебнется в своих слезах и горе. Огромные потери, разочарования, шоки испытанные существом в прошлых воплощениях, активируются в настоящем моменте и приведут к разрушению гармонии внутреннего мира ребенка, исказят и разрушат его мечты, стремления, индивидуальность. Злонамерение – это и есть та загадочная "карма", определяющая законы судьбы. Злонамерение – это когда души и тела нескольких существ сплетаются в танце смерти. У этого танца есть начало, но не предусмотрен конец. Теперь каждый день человеческой жизни будет приближать небытие. Ребенок начнет ненавидеть тех, кого любит. Деградационная спираль сделает новый виток.

Лирическое отступление

Я украдкой открываю дверь. Женька уже проснулся, и играется со своими руками. Он замечает меня, радостно улыбается и переворачивается на живот, чтобы меня было лучше видно. Я заговорщицки подношу палец к губам и начинаю строить ему уморительные рожицы. Мы тихонько хихикаем. На последок я показываю ему язык и, осторожно прикрыв дверь, убегаю в свою комнату.

Передо мной, на ковре, сказочный дворец. Там живут папа-король, мама-королева и их многочисленное разновозрастное семейство. Сейчас у них обед и они чинно сидят за большим столом, предаваясь приятной беседе. Я занята тем, что запрягаю гнедых рысаков в коробку из-под конфет. После обеда будет торжественный выезд на прогулку. Я полностью поглощена этим занятием – тоненькие ремешки никак не хотят продеваться в узенькие, аккуратно проковырянные в толстом картоне, дырочки.

Дверь внезапно распахивается. От неожиданности я слишком сильно дергаю картонную карету и обрываю уже привязанные с таким трудом нити. "Дрянь такая, добилась все-таки своего" — бабушка, глубоко дыша и с трудом сдерживая ярость, с ненавистью смотрит на меня. У меня внутри становится пусто и очень свободно, как будто я не девочка, а воздушный шарик. Бабушкины слова эхом звенят в моей голове. "Говорила тебе, сиди здесь. Просила, чтоб не разбудила" — захлебываясь словами и сдерживаясь, чтобы не заорать, с ожесточением шипит она.

Я пытаюсь объяснить, что я ничего не делала, что я не виновата в том, что Женька решил проснуться раньше времени. Бабушка не слушает меня, я чувствую, что она еще больше распаляется от моих слов. Злость вулканом извергается в ее груди и никак не может выплеснуться наружу. Наконец, она прорывается. Несколько секунд бабушка думает, и видимо решив, что наклоняться это слишком обременительно для нее, ногой пихает меня в плечо.

От незаслуженного оскорбления у меня наворачиваются на глаза слезы. Я вскакиваю, неловко наступая на конфетную коробку — "Ты гадкая, ты злая, я ненавижу тебя." Она величественно поворачивается ко мне — "Выродок, такой же, как и твой папаша." Тяжело ступая, она удовлетворенно выходит из комнаты и плотно закрывает за собой дверь.

Я отрешенно смотрю на дверную ручку, ложусь на кровать, прижимаю к себе любимую игрушку и долго думаю, когда же приедет мама и заберет меня отсюда.

*****

Пережив подобное потрясение, духовное существо сжимается в точку. Его буквально "выбрасывает" из настоящего момента. "Я не могу здесь больше находиться." Существо становится "неприсутствующим", это выражается в его глубокой апатии, заторможенности. Существо отказывается брать ответственность, делать, обладать и поддерживать управление кем- либо или чем-либо, включая самого себя.

Лирическое отступление

Я стараюсь идти медленно – медленно. На улице весна. Тепло. Я никуда не хочу торопиться. Я знаю, что меня дома ждут, и будут ругать. Ругать будут все равно, просто так.

Это начнется, как только я переступлю порог дома. Я сразу "не туда" поставлю ботинки, "не на место" брошу портфель. "Не так" вымою руки. Накрошу хлеб на столе. "Не правильно" буду держать ложку. Меня погонят сразу заниматься, одновременно требуя, чтобы я прибрал в комнате. Если я начну прибирать, мне будут кричать, что пора заниматься. Если я сяду за стол, начнут возмущаться, почему я такой "неряха", и как я могу сидеть в такой грязи. Изо дня в день одно и то же.
Я стараюсь не слушать их ругань и думать о чем-то своем. Это не всегда удается. Они умеют "достать за живое."

Вначале я возмущался и кричал, что я хороший и мне не нравится, когда меня ругают, правда, я не мог это выразить словами. Меня считали капризным мальчиком и больно дергали за руку. Потом я пытался выяснить, что же мне нужно делать, чтобы быть хорошим. Я стал спрашивать. Меня не слушали. Меня просто не замечали. Это было обидно, но я быстро привык. Я замолчал. Я стал читать книжки, особенно мне нравится фантастика. Иногда мне удается поиграть на компьютере, тогда я представляю себя героем очередной книги, освобождающим затерянный мир от монстров.

Я люблю оставаться дома один. Я сажусь и просто смотрю в окно. Я наслаждаюсь тишиной, на меня никто не кричит и мне ничего не надо делать. Я могу подумать о чем-то своем. Правда, я не помню, о чем думаю. Мысли спешат и толкаются, я наблюдаю за ними со стороны, не понимая их смысла. Это похоже на бурлящий водопад. Я как будто сижу на берегу и лениво бросаю в него камешки. Вода вспенивается и стремительно проносится мимо, меня завораживает ее быстрый бег. Я отрешенно смотрю в даль, где бурный поток сливается с горизонтом. Я могу сидеть так часами.

Я боюсь трогать вещи, даже когда один, ведь я могу их испортить, разбить или сломать, меня за это накажут. Потом будут долго вспоминать мою небрежность и неловкость. Поэтому я тихонечко сижу и стараюсь не шевелиться. Я рассматриваю прохожих, воробьев и машины. Сквозь них струятся и переливаются мои мысли.

Я знаю, что всем мешаю. Я – лишний. Все дети – лишние. Они мешают взрослым делать их дела. У детей не может быть дел. Они должны делать то, что им говорят.

Когда я вырасту, я уеду отсюда далеко - далеко. Я буду дружить с отчаянными парнями в пятнистых рубашках, шуметь и громко разговаривать, совершать подвиги, меня будут любить красивые женщины. Я буду читать книги, и жить на заколдованных странных планетах. Надо мной будет фиолетовое небо, на котором будут тускло светить три красных холодных солнечных "карлика." На моем плече будет висеть плазменный крупнокалиберный автомат.

Я беру книгу и с упоением переворачиваю страницы. Я мечтаю жду, когда вырасту.

*****

"Выброшенный" из реальности маленький человек оказывается в полной изоляции – он не может устанавливать нормальные взаимоотношения с окружающими, он все делает невпопад, мешает другим и себе, с ним постоянно что-то случается, он источник неприятностей и скандалов. Между ним и сверстниками вырастает стена отчуждения, недружелюбности, настороженности и холодности. Часто он становится "козлом отпущения" в детских компаниях. Ребенок все больше и больше отдаляется от реальности, погружаясь в свой мир иллюзий, книг, компьютера, телевизора, наркотиков, религии и т.п.

Считается, что глупые, бессмысленные поступки ребенок делает "назло", из-за ярко выраженных отрицательных черт характера. Никому не приходит в голову, что ребенок просто не ориентируется в том, что происходит. Очевидных для других понятий и вещей, для него просто не существует, они для него не реальны, их нет в его "урезанной" вселенной.

Лирическое отступление

"Это все из-за тебя" — звонкий подзатыльник застает меня врасплох. Я засмотрелся на ребят, гоняющих мячик. Если мяч попадает в наши ворота, то пацаны начинают наперебой кричать — "Это все из-за тебя" и отвешивать мне тумаки. Сейчас наш "нападающий" неудачно передал пас. Всеобщее неудовольствие сразу же отразилось на мне. "Это ты виноват. Иди на поле, создавай "помехи", да смотри, старайся." Я доволен тем, что мне разрешили поиграть в команде. Я старательно мешаюсь под ногами "противников", меня больно бьют по ногам и толкают. Я "закрываю" игроков другой команды, чтобы нашим было легче играть. Мне случайно пасуют мяч, и я его сразу же теряю. "Козел, пошел вон с поля" — кто-то толкает меня в спину, я теряю равновесие и падаю наотмашь лицом в плотную, утрамбованную землю. На меня наступают, пинают ногами, я не могу подняться. Я закрываю голову двумя руками и согнув ноги, стараюсь заслонить ими живот. Через несколько минут ребята обо мне забывают и убегают на другой конец поля. Я медленно поднимаюсь, ноги дрожат, во рту соленый вкус крови. Я плетусь домой, даже не пытаясь отряхнуть одежду, портфель, как маленькая собачка, послушно волочится за мной.

Отец, встретив меня у подъезда, секунду оценивающе смотрит на мою заплетающуюся походку, разбитое лицо и грязную одежду — "Баба, а не мужик. Бесхребетное отродье. Дерьмо" — жестко выносит он приговор, сплевывает себе под ноги, и проходит мимо, торопясь после обеденного перерыва на работу. Дома мать бросает мне в лицо половую тряпку — "От тебя одна грязь. Подотри за собой. Тряпье свое сам стирай, я устала уже на тебя руки ломать." Она зло наливает мне тарелку супа и почти швыряет ее на стол передо мной. Я ковыряю ложкой в тарелке, горячая жидкость обжигает разбитые губы, в голове какой-то гул.

Кое-как поев и переодевшись, я собираюсь на улицу. — "Ты бы хоть учебники открыл, бездарь" — кричит вдогонку мать. Открывать учебники бесполезно, я ничего не понимаю из того, что в них написано. На уроках я тихо сижу и лениво рисую в тетради крестики. Учителя считают меня "слабоумным дурачком" и выводят тройки, даже не спрашивая. У нас с ними негласный договор: я не мешаю им, они не мешают мне. Иногда они посылают меня на "трудовой десант", тогда я целый день вместе с нашей техничкой тетей Надей надраиваю рекреации, соскабливая жвачку с подоконников и вытирая плевки с перил.

Во дворе взрослые ребята бренчат на гитаре и потихоньку раздавливают два пузырька с "беленькой", запивая ее "Клинским" вместо закуски. — "Серёнь, подь сюда. Да не боись, не обидим" — я несмело подхожу, бежать бесполезно, все равно догонят. — "Что-то ты грустный такой, глотни, веселей станет и давай с нами песни петь." Мне наливают засаленный стакан, сразу смешав в нем водку и пиво. Я глотаю обжигающую жидкость, не смея отказаться. Сразу же становится хорошо, я начинаю безудержно смеяться и хлопать себя по бокам руками. Все смотрят на меня и начинают смеяться тоже. Потом мы поем песни, я потешно подпеваю и даю сморкаться всем по очереди в мою рубашку. Я счастлив: меня посадили рядом, меня никто не бьет, меня "приняли" во взрослую компанию. Бутылки быстро пустеют, все как-то скучнеют, выясняется, что ни у кого нет денег для продолжения банкета. — "Серёнь, может ты подмогнешь? Знаешь, там за углом палаточка есть, в ней за окном много таких бутылок стоит. Ты витрину-то, камешком шмякни, пока шум да гам, хватай бутылки, сколько унесешь и к нам, мы тебя за углом будем ждать." Я подобострастно киваю, ради новых друзей я готов на все. Я тщательно скрываю неуверенность и страх, я не хочу, чтобы они решили, что я "тряпка" и "ссаный." Я знаю, что бить окна плохо, но ведь они просят…

Уже вечер, на улице никого нет. Старый кирпич никак не хочет лететь вперед, и упрямо шлепается на землю около моих ног. Я поднимаю его, подхожу вплотную к витрине, и, размахнувшись двумя руками, со всей силы бью по стеклу. Стеклянный дождь больно вонзается в мое тело. Я хватаю первые попавшиеся бутылки и бегу за угол. Друзья меня ждут и придирчиво осматривают добычу — "Ты бы сбегал еще, там в углу с синей этикеткой – моя любимая…" — я послушно бегу назад. Я хватаю нужную бутылку, ловко уворачиваюсь от подоспевшей разъяренной продавщицы и успеваю пробежать половину пути до сокровенного угла. Кто-то сбивает меня с ног, я падаю на заветную бутылку, острое стекло вспарывает мою грудь. — "Гаденыш" - это последнее, что я слышу, теряя сознание.

"Паскуда, чертово отродье, как ты там оказался. С кем ты был, говори, идиот" — отец заносит руку для очередного удара, я зажмуриваюсь и упрямо молчу. Я не могу выдать своих новых друзей: они меня не били и пели со мной песни.

*****

Ребенка начинают называть "трудным" и с энтузиазмом воспитывают… наказывая, унижая и причиняя боль, тем самым еще больше "выбивая" его из реальности и ограничивая его пространство. Его действия становятся еще более неадекватными, в них сквозит отчаяние, безысходность, беспощадность и безжалостность загнанного в угол зверька. "Я хочу жить. Я должен выжить любой ценой."

Ребенок воспринимает себя как жертву, добычу для всего остального мира, который его травит, уничтожает, пытается избавиться от него. Естественно, что он старается отплатить тем же, пытаясь стать в отместку еще более жестоким, коварным, бесчеловечным.

Когда взрослые поступают подобно детям, их называют недоразвитыми. Когда же дети поступают подобно взрослым, их называют малолетними преступниками."

Алфред Ньюмен

Лирическое отступление

Я ковыряю в носу. Чего она от меня хочет. "Зачем ты украл деньги" — мать напряженно и подчеркнуто прямо сидит за столом и бессмысленно перебирает карты. Слова дребезжат в ее горле, как ложка в стакане быстро идущего поезда. "Зачем ты залез в чужой кошелек?"

— "Мне надо было." — "Ты должен был сказать мне." — "Ты бы мне не дала." Мать на секунду отрывает глаза от карт и, срывая голос, кричит — "Ты подлец, ты вор, ты понимаешь, что это низко и гадко воровать деньги у своих одноклассников." — "Мне надо было" — упрямо мычу я. — "Вот приедет отец, я все ему расскажу, пусть он с тобой делает, что хочет."

Я прячу ухмылку. Когда отец навещает нас на выходные и пытается поговорить со мной как "мужчина с мужчиной", я, плаксиво скривив губы, начинаю тянуть — "Да, ты вот сам от нее ушел (я имею в виду мать), ты теперь с тетей Мариной счастлив, а я…" — в этом месте приходится пустить слезу и безнадежно махнуть рукой — "ты ведь знаешь, какая она мать – кого хочешь доведет." Тогда отец положит руку мне на плечо и долго будет стоять, опустив голову, затем достанет из кармана деньги — "на вот, возьми, отдай кому надо" — и торопливо сунет мне в руку бумажки. — "Больше не воруй." — "Ну что ты, папа, это в последний раз" — изображая раскаяние, я торопливо улизну из дома.

На улице мы с пацанами купим две жестянки пива, фисташки и мороженое, заберемся на "наш" чердак и будем там играть в "ножечки" и карты на оставшиеся деньги. Мы будем смеяться над моим "лохонутым" отцом, над истеричной мамашей, над их неинтересной и скучной жизнью. Они такие странные, тоскуют и страдают о какой-то любви и счастье. Любовь – это когда ты трахаешься с красивыми телками, а счастье — это когда у тебя есть "бабки", чтобы проиграть их в карты. Деньги всегда нужны. Какая разница, откуда их брать…

*****

Родители очень любят "запрещать" своим детям что-либо делать. Это связано с тем, что к тому времени, когда люди обзаводятся детьми, они уже изрядно устают жить. Их раздражает движение, бурная деятельность, которую развивает маленький человек. Это так не похоже на стремление взрослых к покою и тишине. Дети – это забота и ответственность, от которой так хочется избавиться. Категоричное "нет" заменяет обстоятельное обсуждение намеченного ребенком мероприятия. Его слезы и возмущение воспринимаются как досадное недоразумение. Чем больше ребенку запрещается интересных и важных, с его точки зрения дел, тем сильнее он ненавидит своих воспитателей, ведь его лишают радости и удовольствия, которые он получает от самого процесса действия. Ребенка лишают возможности заявить о себе миру — "Я пришел. Я есть."

Ребенок отказывается понимать сложившуюся ситуацию, она слишком тяжела для осмысления. Ведь осознав, маленькому человеку придется столкнуться с тем, что люди, от которых он полностью зависит и которых любит – уничтожают его. Большая часть информации о происходящем прячется в лабиринтах памяти человека. Остается смутное ощущение, что родители виноваты всегда и во всем, просто потому что они есть. Родители становятся "врагами."

Пытаясь вырваться из-под пресса запретов, ребенок входит с "врагами" в навязчивое противостояние, и/или навязчивое "отделение."

Взрослея, ребенок предъявляет "врагам" все более абсурдные и неоправданные претензии, и обвиняет воспитавших его людей во всех мыслимых и немыслимых грехах. Все внимание и силы "взрослого ребенка" направляются, на то, чтобы отстоять свои права в давно потерявшем смысл противоборстве, весь жизненный потенциал человека поглощается этой мелкой и разрушительной игрой. Ребенку важно "наказать" своих противников. Он постоянно их "разоблачает", старается "поставить на место." Для ребенка важно сделать все "по своему", "наперекор" надоевшим советчикам, а иногда и здравому смыслу. "Взрослый ребенок" не замечает, что уже давно никто не мешает ему распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению. Смыслом его жизни остается месть уже давно поверженному противнику.

"Каждый из тех, кто когда-то держал нас в далеком детстве за руку, продолжает это делать и теперь, после нашего взросления, только рука эта теперь менее чувственно видима, зато душевно ощутима." П.Таранов

Родители, как правило, не понимают глубины и трагизма сложившегося противостояния. Они активно поддерживают его, мотивируя это безграничной любовью. Ребенка постоянно спасают от несуществующих опасностей, ограничивая его пространство и блокируя его способность к действию; заботятся, лишая его самостоятельности; переживают о нем, закладывая в его душу ростки неуверенности и нерешительности. Видимо под любовью понимается ограничение возможностей и способностей человека. При этом родители стараются быть правыми, а не правдивыми, в праведном порыве делая все "как надо." Родители стараются втиснуть ребенка в социальные трафареты и сделать из своего любимца маленького говорящего робота, подавляя его самобытность и уничтожая его значимость. Они пытаются сделать так, чтобы ребенок им не мешал, был удобным и послушным.

Не каждому "взрослому ребенку" удается разорвать цепи родительской любви. Не каждый может как птица – Феникс возродиться из пепла. Не каждый способен на горьком пепелище построить город – сад своей судьбы.

Я ненавидяще смотрю на нее, старая дура, она всю мою жизнь испоганила своим причитанием и слезами. Я даже не пытаюсь ей объяснить, что я немного устал, что у меня был насыщенный, интересный день, что я забежал к ней на минутку, чтобы пригласить ее завтра на чай с пирогом, который обещала испечь моя жена, мать наверняка забыла, что завтра у меня годовщина свадьбы.

Я вдруг вспоминаю все размолвки с моей женой, соглашаюсь с тем, что у нее скверный характер, что она не любит мою мать… Я стряхиваю с себя эти мысли. Я люблю свою жену, у нас все было бы хорошо, если бы не моя мамуля.

Я с ожесточением отталкиваю мать от себя. "Я ненавижу тебя. Это ты во всем виновата. Когда ты мне дашь нормально жить. Это все из-за тебя. Как только мне хорошо, тебе сразу же становится плохо. Оставь меня в покое. Не дождешься, я никогда не буду принимать наркотики. Я не хочу тебя больше знать. Ты у меня вот здесь" — я выразительно рублю рукой воздух поперек горла. Мать смотрит на меня широко раскрытыми, прояснившимися глазами. — "Сыночек…" Я отмахиваюсь от ее слов, как от злых пчел и выбегаю из квартиры.

Я долго гуляю, пытаясь прийти в себя. Я знаю, что должен извиниться, что мать старая больная женщина, что я у нее единственная "надежда и опора", что она хочет мне добра. В груди у меня все переворачивается от безысходности и бессильной ярости. Я не могу ей объяснить, что ее слезы отравляют мне жизнь, что бремя ее любви "топит" меня. Вместо того, чтобы беззаботно жить, я постоянно думаю, как бы чего не случилось, я всего боюсь. Мне страшно ошибиться: я должен отчитываться перед мамой за все свои поступки, получать "разносы", за все мои действия, с которыми она не согласна, внимательно выслушивать все ее поучения и поступать так, как решит она. Мать живет моей жизнью, я не могу от нее освободиться, она не отпускает меня. Мне не с кем даже поговорить об этом. Я вынужден ее любить всю оставшуюся жизнь, выполняя "сыновний" долг. Скорей бы она уже умерла.

*****

В воспитательных целях искренность заменяется лицемерием, правда приобретает двойной смысл, прямодушие становится недальновидностью, доверие смешивается со вседозволенностью и унижением. В первую очередь родители удовлетворяют свои потребности и интересы, умело манипулируя и "разменивая" ребенка, через него пытаясь удовлетворить свои амбиции.

"Взрослые игры отличаются от детских лицемерием и коварством."Ю.З.Рыбников

Истинный смысл происходящего тщательно маскируется, да не всегда и осознается самими родителями. Этим самым они еще больше усиливают фиксацию ребенка в навязчивом противоборстве.

Лирическое отступление

"Мам, я опять что-то не так сделала?" — тяжелый, не по детски серьезный вздох.

Что ты, миленькая, ты самая лучшая, я тебя очень люблю. Я хочу, чтобы ты была лучше. Ведь мне со стороны видны все твои недостатки. Почему ты не торопишься воспользоваться моими советами? Я хочу, чтобы ты была самой лучшей.

В ответ настороженный огонек недоверия в глазах.

"Дрянь такая, почему ты не слушаешься?" — Я с остервенением луплю, что есть силы, по маленькому тельцу, я стараюсь ударить побольнее. Пусть она знает, как мне плохо. "Мама, не надо!" — Крик замирает на самой высокой ноте. Она давится издаваемым звуком. На меня смотрят обреченные непонимающие глаза. Они знают – никуда не деться. Они не понимают, за что, и просят, чтобы не было так больно. Уж лучше сразу.

Я заставляю себя остановиться и тяжело перевожу дыхание. Я "прихожу в себя." У меня все дрожит внутри и очень болит рука. Как же так, неужели это я?

Я начинаю рыдать. Родненькая моя, да как же такое могло случиться, как ты такое могла подумать! Я же ведь только хотела тебе объяснить, что мне плохо, что я одна, что меня не любит муж, что я никому не нужна. Прости меня, пожалуйста. В ответ – судорожные всхлипывания. По старушечьи сгорбленная фигурка несмело прижимается ко мне и замирает беззвучно плача.

Что я наделала? Я чувствую, что я теряю тебя. Мы стремительно и необратимо отдаляемся друг от друга. Между нами разлом, который с каждым мгновением становится глубже и глубже. Так лопается земная кора, когда "просыпаются" вулканы и тектонические плиты приходят в движение.

Славная моя, не бросай меня, я хочу быть рядом с тобой. Я твоя мама, я люблю тебя. В ответ – тишина и редкие слезинки дождя.

*****

Накал "боевых действий" несколько снижается, когда ребенок, повзрослев, уезжает из дома. Появляются новые интересы, долгожданная "свобода", и если есть еще резерв жизненных сил, то даже возможность "устроить" свою судьбу.

Для того, чтобы убедить существо, в собственной ничтожности, существует один древний, испытанный прием. На первый взгляд он невинен и "непреднамерен." Но он никогда не дает "осечек" и работает даже тогда, когда перед вами прекрасное, гармоничное существо. Называется этот прием — "НЕДОСТИЖИМОЕ СОВЕРШЕНСТВО." Обычно им пользуется более мелкое и ничтожное существо для доказательства собственной правоты и поддержания собственной значимости.

Ребенку предлагается достичь недостижимого стандарта, он должен соответствовать мифическому эталону, только в этом случае он будет заслуживать любви и уважения. При этом ребенку указывается на то, как не должно быть, как он не должен поступать. При этом замалчивается, как намеченного можно реально достичь, и что для этого нужно сделать. Дополнительно дается неверная информация о том, откуда берутся необходимые навыки и умения для реализации успешности в заданной области.

Лирическое отступление

Я хочу научиться играть в шахматы. "Папа, я буду с тобой играть" — Я настроен выиграть. Я вижу, как отец легко и уверено переставляет фигуры. Я хочу играть как он. Я горжусь им. Мне нравится за ним наблюдать. Отец легко, в три хода, ставит мне мат. Он видимо, доволен собой и нравоучительно изрекает "прежде чем садиться за доску, нужно научиться играть." Слезы душат меня, и я не могу сказать, что я для того и сел, чтобы научиться. Он с явным удовольствием наблюдает мое состояние. Его глаза издевательски сверлят меня двумя острыми буравчиками. Я ничего не могу возразить. Я действительно не умею играть в шахматы. Я больше никогда не беру их в руки.

"А ваш Вовка не знает, когда была Куликовская битва, хотя нам ее задавали" — кричит мой одноклассник, "продавая" меня отцу. В том, что я ничего не знаю, отец и не сомневался. Он одобрительно кивает ему головой и говорит — "вот, что значит настоящий друг, он умеет сказать правду в глаза." Я не знаю куда деться. Под пристальным взглядом я вынужден согласиться, что этот ябеда прав. Отец вырабатывает у меня мужество признавать свои ошибки.

Я один на один против двух пар насмешливых презрительных глаз. Они "расстреливают" меня за то, что я не прочитал параграф учебника. Я действительно его не знаю. Мне нечего сказать.

"Так, так. Чем ты сейчас занимаешься, "молодой реформатор?" Опять что-нибудь новенькое? Ну, ну." — проницательные глаза неспешно перелистывают мои мысли. "Опять какой-то ерундой занимаешься? Заранее ясно, что ничего не получится." У меня все сжимается внутри.

Конечно, отец опять прав. Все, что я делаю, ерунда. На это не стоит тратить время, как в детстве, слезы норовят брызнуть из глаз. Отец опять смотрит на меня ехидным, насмешливым взором. Я знаю, что он заранее прав.

Я хочу доказать ему, что я лучше, чем он обо мне думает. Но я не могу, так как сам в этом не уверен. Я знаю, что ничего не знаю и многого не умею. Любое дело "ускользает" из моих рук. Иногда мне кажется, что удача рядом. Я представляю, как я гордо демонстрирую свои достижения отцу. Вспоминаю его немигающий, колючий взгляд, и заранее соглашаюсь, что все, чем я занимаюсь ерунда, которая "не стоит выеденного яйца."

*****

Любой человек, предпринимающий попытку достичь недостижимого становится вечным неудачником.

Как только становится видна бесперспективность прилагаемых попыток, и очевиден провал изначально проигрышной затеи, ребенка начинают безжалостно критиковать, гневаться, издеваться над его беспомощностью.

Ребенок и так уже "упал духом", по той причине, что не может стать таким, каким его хотят видеть; не может сделать то, чего от него ждут. Едкие насмешки, тонкие колкости, глумление раздавливают ребенка до уровня полной ничтожности. Ребенок соглашается с тем, что он никогда не сможет быть таким "как надо", что он "недоделанный", "выродок", "тюфяк", "бесперспективный" и т.п.

Ребенок пытается понять происходящее и начинает задавать себе и родителям вопросы. Выясняется, что он и родители говорят на разных языках. Взрослые не разговаривают с детьми, а вещают или приказывают, дают непрошенные советы, читают нотации, командуют, повышают голос. Ребенок "отключается" и перестает их слушать.

"Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им все объяснять и растолковывать." Антуан де Сент-Экзюпери

Как правило, родители не стараются вникнуть в суть проблемы, волнующей ребенка. Можно выделить двенадцать стандартных типов словесного реагирования на поведение, заботы, проблемы ребенка:

1.Замолчи", "Сейчас же перестань", "Чтобы я этого больше не слышал" — категоричные фразы – команды, вызывающие чувство униженности, бесправия.

2."Если не прекратишь, я уйду", "Еще раз повториться, отлуплю" — угрозы отложенного наказания, загоняющие ребенка в еще большую безысходность.

3."Ты должен уважать старших", "Ты должен любить папу и маму" — проповеди и нравоучения, вызывающие раздражение, скуку, вину.

4."Тебе надо пойти и извиниться", "Ты должен дружить с этим мальчиком" — советы, наставления, морализирование - дают почувствовать ребенку его неопытность и глупость, в силу чего ребенок решает, что не может самостоятельно принимать решения, подрывают уверенность ребенка себе, разрушают его чувство собственного достоинства.

5."Я бы на твоем месте…" — готовые рецепты - подчеркивают несостоятельность ребенка перед авторитетным источником, ребенку дают понять, что он не может быть прав, что он хуже "авторитета"; или, наоборот, подчеркивают равенство и одинаковость, создают тождественность с "авторитетом."

6."Ты ненормальная, если так делаешь", "Не будешь заниматься – будешь работать дворником" — доказательства, доводы, нотации – приводят к созданию искусственных закономерностей и фиксаций в жизни ребенка.

7."Все из-за тебя", "Ты во всем виноват" — критика, обвинения - заставляют ребенка думать, что он плохой на самом деле и от него зависит настроение и самочувствие других людей, что он ответственен за внутренние переживания других.

8."Молодец", "Какая ты умница" — похвала – делает ребенка зависимым от одобрения "оценщика"

9."Дубина", "Свинья" — обзывания, высмеивания - реплики подрывающие значимость ребенка перед окружающими и в собственных глазах.

10."Я вижу тебя насквозь", "Я чувствую, что это все от того…" — догадки, интерпретации — грубое вторжение во внутренний мир ребенка, вызывают у последнего желание спрятаться, отгородиться от внешнего мира, замкнуться в себе.

11."Ты должен мне все рассказать", "Что случилось, я все равно узнаю" — выспрашивания, расследования - подавляют способность ребенка "жить своей жизнью", совершать поступки и отвечать за них.

12."Это пустяки", "Это не важно", "Не бери в голову" — сочувствие на словах, показное внимание, поверхностно-абстрактные призывы вызывают у ребенка ощущение, что он и его проблемы настолько ничтожны, что им не следует уделять внимание, кроме того, развивают "защитную реакцию" "отмахивания" и "прятания" от себя своих проблем.


Устав "хорошего" ребенка, утвержденный любящими родителями, содержит всего два пункта: 1 - родители всегда правы, 2 - если они не правы – смотри пункт первый.

Ребенок остается один на один со своей проблемой. У самого ребенка еще не хватает жизненного опыта, чтобы найти "верные" ответы. Ребенок делает первое открытие - разочарование в своей жизни: его никто не слушает и никто не собирается объяснять происходящее. Для окружающих, существующий беспредел – естественное течение жизни.

Окончательно запутавшись и отчаявшись, что-либо понять, ребенок выбирает наиболее легкий и простой путь, он решает "этого" больше не делать, с "тем" больше не сталкиваться, ничем новым и неизвестным не заниматься. Он сам ограничивает свое жизненное пространство и разрушает свою индивидуальность, предавая самого себя. Это гарантия полной несчастий и неудач жизни.

"Быть рабом, в постоянной нищете, на грани крушения и неспособным выигрывать, быть безнадежной жертвой недостижимого совершенства – это сумасшествие; это разрушительно для любого духовного существа и сводит на нет все психические силы существа." А. Уолтер

Еще одним способом подавить ребенка и сделать послушным, является игнорирование. Ребенку как воздух необходимы признание и общение, подтверждение и обсуждение его взглядов, действий и идей.

"Для духовного существа, его творение – это наиболее высокий уровень проявления компетентности. Помощь – это наивысшая форма обмена и демонстрация его ценностей." А. Уолтер

Лирическое отступление

"Мамочка, я тебе уже надоела?" — Меня застает врасплох неожиданный вопрос. Это действительно так. Она мне надоела и мне хочется побыть одной. Я, путаясь в словах, пытаюсь возразить, что это не правда. Она вздыхает и растворяется в другой комнате.

Я тупо смотрю в одну точку. Я злюсь на себя и не могу ничего с собой сделать.

Я вдруг замечаю разбросанные вещи, полное мусорное ведро и грязный пол. Неужели она не могла прибраться? Чем она была занята целый день? Я начинаю выходить из себя, обзываю ее "неряхой" и "свиньей." Она с испугом, как загнанный зверек, смотрит на меня. — "Я сейчас приберу." Она неловко возит тряпкой по полу, оставляя большие лужи.

Мое терпение лопается. Я бью ее по рукам, выхватываю тряпку и сама домываю пол. Она тихонечко сидит у стенки и делает вид, что ей все равно. Я чувствую, как она сжимается и застывает под моим взглядом. — "Не смотри на меня так." Я пытаюсь себя обмануть, что я не понимаю в чем дело. Я хочу ее уничтожить, испепелить взглядом. Я хочу, чтобы ее не было. Кажется, пора остановиться. Я делаю усилие, и через зубы цежу: "Иди спать."

Утром я делаю вид, что вчерашнего вечера не было.

Мы идем гулять. Какой-то малыш на площадке падает и не может встать. Я улыбаюсь ему и помогаю подняться. "Отойди от него" — вызывающий взгляд и полные слез глаза. Я растеряна. Мне смешно. Я не понимаю что происходит. — "Ты смеешься надо мной, ты всегда смеешься. Я тебе безразлична. Ну и целуйся с ним." Слова камешками, с металлическим звоном, отскакивают от моего сердца. Оно давно уже покрылось железным панцирем. Глупая девочка, я уже давно не могу никого любить.

"Не ори. Я от тебя устала." Я тяжело иду дальше и стараюсь на нее не смотреть.

*****

"Незамечание", "отмахивание" от ребенка являются основной причиной его низкой способности к общению, неуверенности в себе, недоверчивости, ощущению небезопасности, страху, беспокойству, низкому мнению о себе, отсутствию самоуважения, отсутствию уверенности, отсутствию способности сосредоточиться и отсутствию целей" А.Уолтер

"Уйди с глаз моих", "ты мне надоел", "замолчи", "мне противно с тобой находиться", "без тебя разберемся", "тебя это не касается", просто молчаливое пренебрежение к вопросу ребенка — далеко не полный перечень умышленного игнорирования и презрения к личности ребенка.

Воспитатель, помещая ребенка в изолированное, замкнутое пространство, пугая ребенка тем, что его "отдадут", "поменяют", "продадут", что он никому не нужен кроме папы и мамы, приводит в действие программы разрушения индивидуальности.

Лирическое отступление

"Мамочка, выпусти меня отсюда! Я никогда больше не буду! Не отдавай меня!" — я бешено трясу дверную ручку. Меня наказали, меня закрыли в темном туалете. Слезы ручьями текут из широко раскрытых глаз. Я пытаюсь увидеть хоть что-нибудь. Я визжу от ужаса. Меня бьет озноб, я не замечаю, как теплая струйка стекает по моим ногам.

Меня хотят отдать. Мама звонит по телефону, чтобы меня забрали в детский дом. Она сказала, что меня не любит, что я злой, гадкий, грязный мальчишка, что ей нужен добрый и ласковый мальчик, который моет руки и целый день играет на пианино. Я все сделаю, только не отдавай меня.

Страх душит меня, у меня нет сил. Я в изнеможении сползаю по стенке и прижимаюсь к двери, продолжая держать дверную ручку. Я наконец замечаю лужу у своих ног. Мне стыдно и гадко, я противен сам себе. Правильно мама говорила, я никому не нужен. Только бы меня никуда не взяли, только бы она передумала. Я затихаю и мелко дрожу всем телом, закрываю глаза и стараюсь не видеть окружающей меня темноты.

Со всех сторон на меня надвигается жуть, она хочет меня уничтожить и съесть. Я представляю Бабу-Ягу, которая выныривает из унитаза и набрасывается на меня. Я чувствую, как она хватает меня за ногу, и начинаю неистово биться и стучать в дверь.

Дверь внезапно открывается, и я кубарем вываливаюсь наружу. Мама удивленно смотрит на меня.

Мне кажется, что Баба-Яга сейчас схватит ее. Я бросаюсь к Маме, обнимаю ее за ноги и исступленно ору: "Это моя мама, не трогай ее. Я не отдам свою маму. Отпусти мою маму."

Мама пытается меня успокоить и гладит по голове. Мне кажется, что это Баба-Яга схватила меня за волосы. Я выворачиваюсь и кусаю ее за руку. Мама вскрикивает от неожиданности и отталкивает меня от себя.

Я вдруг вижу, что это мама, и я сделал ей больно. Я ползу к ней по полу. Сопли, слюна и слезы стекают по моим губам и шее. Я вижу, как мама испуганно и брезгливо пятится от меня. Я ей не нужен. Она хочет от меня избавиться. Что-то резко щелкает в животе, от резкой боли я теряю сознание и падаю лицом маме в ноги, в последнюю секунду я успеваю понять, что это ее ноги и прижимаюсь к ним щекой.

Я прихожу в себя на диване. Меня раздели и укрыли теплым пледом. Я дома. Мама, очень бледная, с красными заплаканными глазами, сидит рядом на стуле. Она несмело улыбается мне — "Как ты? Что с тобой?" "Ты меня не отдашь?" "Дурачок, кому ты нужен. Я просто забыла включить в туалете свет" — ее слова облаком поднимаются вверх и обволакивают комнату матовым туманом.

Мамочка, я никому не нужен, кроме тебя.

*****

"Безобидные" запугивания неоднократно повторяются. Очень часто после подобной психической обработки, особенно если ребенок верит в осуществление вышеперечисленных угроз, он становится очень зависимым от родителей, так как постепенно теряет уверенность в себе и своих силах. Он решает, что без родителей он не выживет, что без них он ничего не значит в этом мире. Так "выращиваются" "маменькины" сынки и дочки. Невинная родительская шутка оборачивается полной несостоятельностью и инфантильностью будущих "взрослых детей."

Часто родители не считают нужным ставить ребенка в известность о возможных переменах в его жизни, решают за него, где и когда ему следует находиться, с кем ему лучше проводить время, чем ему следует интересоваться. Ребенка перемещают, перевозят, не спрашивая его согласия. Получается, что ребенок не владеет своим телом, не может собой распоряжаться, не может быть там, где хочет. Он, его тело, его ум принадлежат родителям. Для духовного существа это служит критерием собственного духовного банкротства и ущербности.

Лирическое отступление

Я лежу с закрытыми глазами и удивляюсь, что меня никто не будит. Я жду протяжного крика "Подъем." Поворочавшись, я вспоминаю, что я дома, блаженно вытягиваюсь в кровати и засыпаю опять. У меня короткая трехдневная передышка — я дома.

Я не люблю лето. Родители не знают, куда меня деть на время летних каникул и отправляют на три смены в лагерь. Я почему-то не могу остаться дома. Мне говорят, что дома мне нечем будет заниматься, и я никому не дам покоя. Меня никто не спрашивает, хочу я куда-нибудь ехать, или нет.

Три счастливых дня заполнены суетой и свободой. Родителям не до меня. Они, как всегда, чем-то раздражены и недовольны. Меня все время отправляют гулять на улицу. Я с удовольствием встречаюсь с друзьями, хожу к ним в гости, рассказываю о своих "подвигах", играю в мяч и просто сижу на лавочке, греясь на солнышке и болтая ногами.

Настает день отъезда. Мне совершенно не хочется никуда ехать. Я робко подхожу к маме. "Мам, я совсем не хочу ехать" — "Это что за чудеса? Не выдумывай. Ты же сам согласился ехать, никто за язык тебя не тянул. Ты же знаешь, как дорого стоит путевка" — мама отворачивается и продолжает складывать в сумку мои вещи. Она почему-то забыла, что моего согласия никто не спрашивал, мне просто сказали, что я поеду в лагерь.

У меня на глазах слезы, я боюсь расплакаться, я не хочу появиться перед незнакомыми ребятами с красными глазами. Я мужественно сдерживаю отчаяние и пытаюсь быть веселым. "Ну все, пошли" — папа немного возбужден, он подмигивает мне и торопит всех к машине. По дороге на вокзал папа и мама шутят, старательно не замечая моих надутых щек. "Опять ты чем-то не доволен. Все дети, как дети, а ты ненормальный страдалец" — сердито, глядя в сторону, бросает мама. Мне кажется, что она не хочет, чтобы я оставался дома, она торопится от меня избавиться.

Я захожу в вагон. Слезы катятся по щекам, я не могу их больше сдерживать. "Не "заражай" своими слезами остальных, а то наш поезд превратиться в пятый океан" — сердито выговаривает мне вожатая. Я пытаюсь успокоиться. Мама и папа за окном улыбаются мне и показывают жестами, чтобы я не плакал. Мне кажется, что им очень хорошо вдвоем, без меня.

Когда поезд трогается, я забираюсь на верхнюю полку и пытаюсь понять, почему я не могу быть дома. Неужели мои родители меня не любят. Почему они не хотят понять меня. Почему они не считаются со мной. Неужели я им не нужен. Или все же они любят меня. Наверное, я ненормальный…

*****

Секрет успешного воспитания удивительно прост. Чтобы уберечь своего ребенка от множества бед и проблем нужно совсем немного — позволить ему БЫТЬ. Прежде чем бороться за своего ребенка, следует помнить, что спасают тех, кого вначале уничтожили.

"Лучший способ советовать вашим детям – узнать, чего они хотят, и именно это им посоветовать." Гарри Трумен